Солист Rammstein Тилль Линдеманн пошел по стопам Бориса Моисеева
Тилль как будто бы еще год назад (когда снимался клип) знал, что скоро в его карьере наступит репутационный кризис, который поставит под угрозу все его достижения. Он заранее поучаствовал в судьбе экспрессивной молодой артистки, записал с ней песню и снялся в клипе, который так вовремя вышел спустя месяц после скандала, чуть не уничтожившего всю гигантскую бизнес-машину группы Rammstein, мчащуюся во весь опор по скоростному немецкому автобану.
По сюжету клипа, авто, которое вел Тилль, а пьяная Ковач скандалила и дралась с ним в этот момент, трагически переворачивается на трассе. Это приводит к гибели пассажиров. Врачи пытаются их спасти, а их души в этот момент поют и вспоминают о том, как они докатились до жизни такой. Как их существование с раннего детства было наполнено насилием, где любовь не ассоциировалась ни с чем хорошим. «Я ребенок не любви, а я ребенок греха!» — надрывно кричит Шэрон Ковач, и слово «грех» становится рефреном всего аудиовизуального шедевра.
В кульминации клипа душа Шэрон превращается в черного ангела и в драке, поставленной как танец, вырывает сердце из груди Тилля. Причем сердце выглядит неправдоподобно большим для человеческого организма, видимо, чтобы все поняли, о чем речь, и не перепутали его ни с каким другим органом. Ну и, конечно, у г-на Линдеманна может быть только такое, неимоверно большое сердце — тоже прочитывается прямая метафора. Ангел помещает это гигантское бьющееся сердце в тело на каталке, от чего мертвая девушка (Ковач) незамедлительно восстает ангелом с черными крыльями и удивленно открывает глаза. Тилль, соответственно, погибает в этой трагедии.
Под клипом на своем канале Шэрон Ковач рассказывает о том, что все это значит: «Мне потребовалось много лет, чтобы рассказать свою историю. Более года назад мы с Тиллем Линдеманном встретились, чтобы поработать над этой очень важной для меня песней, которая углубляется в болезненную тему оскорблений. Эта история основана на моем личном опыте, поэтому тема была для меня крайне деликатной. Я чувствовала большое уважение и поддержку со стороны Тилля и его команды. В январе этого года песня нашла свое место в моем альбоме. Как художнику для меня крайне важно заявить, что я решительно выступаю против любых форм жестокого обращения с женщинами, независимо от обстоятельств. Я считаю, что рассказ о моей истории — это важный шаг в повышении осведомленности об опасностях жестокого обращения и его долговременном влиянии на женщин и девочек. Я надеюсь, что благодаря силе моей песни мы сможем пролить свет на темную реальность жестокого обращения, помогая развивать понимание и сочувствие, выступая за перемены».
Учитывая то, что совсем недавно Тилля обвиняли именно в жестоком обращении с женщинами, эта совместная работа, наполненная яркими эмоциями и глубоким сочувствием к теме и смертью обидчика в лице Тилля, буквально спасла его репутацию как творческой единицы и поэта, книги которого уже начали изымать из продажи в Германии.
Помимо очевидной художественной ценности совместной работы Тилля и Шэрон русскоязычной публике есть на что подивиться в этом интереснейшем клипе. Во-первых, название песни Child of Sin буквально отсылает к нетленной классике домашней поп-культуры: «Дитя Порока» в лице Бориса Моисеева существует в ней с 1993 года. Причем начинается песня с нравоучительного текста, который Борис произносил буквально тем же глубоким, надтреснутым голосом с придыханием, которым Тилль Линдеманн отрабатывает практически всю свою трагическую партию в новой песне с Шэрон.
Во-вторых, у нас есть дуэт того же Бориса Моисеева и Людмилы Гурченко «Петербург — Ленинград», в котором двое едут в машине (в клипе Шэрон и Тилля также фигурирует машина), между ними конфликт (в нашем случае он выражается в показном холоде пары, в случае Тилля и Шэрон — в скандале), и, наконец, в кульминации видео стоит танец, который у нас заканчивается окончательным расставанием, а у них — вырыванием сердца из груди мужчины, что символизирует то же самое. Ну и холодное колористическое решение обоих клипов также роднит эти две работы. И получается совершенно изумительная загогулина: моисеевское «Дитя Порока» тридцатилетней давности по части новаторства на полном ходу обходит европейских авангардистов и получает пальму первенства.
