Режиссер Манский презентовал фильм о Горбачеве: экс-президент стал соавтором
В Амстердаме на одном из самых важных фестивалей документального кино IDFA состоялась премьера фильма «Горбачев. Рай» Виталия Манского. Он о том, как благодаря одному человеку изменился мир. После Нидерландов последовала премьера на Международном Таллинском кинофестивале. В России картину должны были показать в рамках «Артдокфеста», но его пришлось перенести на весну из-за пандемии.Фильм рассказывает о почти 90-летнем Горбачеве, живущем в служебном доме под Москвой. Как заявляют авторы, их героя боготворят и проклинают — так он и живет между раем и адом. При нем рухнула советская империя. Он разрушил Берлинскую стену. В годы его правления произошел взрыв на Чернобыльской АЭС, последствия которого скрывались. При нем погибали боровшиеся за независимость люди в странах Балтии, а солдаты жестко подавляли протесты в Тбилиси. С этим он и живет в своем пустом подмосковном доме.
Виталий Манский уверен, что пройдут годы, и Горбачеву поставят памятники по всему миру. А снимал он кино не о человеке из мрамора. Мы поговорили с режиссером сразу же после мировой премьеры его фильма.
— Как прошел показ в Амстердаме?
— Это было неповторимое событие. Оказалось, что на IDFA в этом году всего семь гостей, а в прошлом было 3500. Культурные учреждения не работали. Церемония открытия прошла в зале на 1500 мест, где присутствовали три человека. Директор фестиваля находился на сцене, а в партере присутствовали еще двое — министр культуры и режиссер фильма открытия. А на моем показе в зале «Тушинский» могли присутствовать только 30 человек. Подчеркиваю, не зрителей, а всех, включая технический персонал. Вот в такой обстановке и состоялась наша мировая премьера.
— И онлайн не предполагался?
— Мы очень регламентировано даем согласие на онлайн-показы. Возможно, с возрастом я становлюсь консервативным и считаю, что картина должна жить сначала на большом экране и только потом переходить в онлайн. Моментальный переход уничтожает фильм.
У меня было три билета на показ, и я пригласил голландских режиссеров, работающих с русской тематикой: Алену ванн дер Хорст, получившую Гран-при на «Артдокфесте» два года назад, Джессику Годер, награжденную у нас за фильм о блокаде, и Машу Новикову, участвовавшую в «Артдокфесте». Но у Маши в ночь открытия родилась внучка, и она не смогла прийти. Ее билет достался киноведу Ольге Сурковой, живущей в Амстердаме.
— Почему в названии вашей картины присутствует слово «рай»?
— Я хочу оставить это при себе и дать зрителям возможность собственных интерпретаций. Люди, которые пытаются толковать название до просмотра, полагают, что оно идет от имени Раиса. У тех, кто картину увидел, рождаются другие версии. Важно, чтобы они возникали. Чем больше будет размышлений, тем полезнее для нас всех. Не для Горбачева. Ему уже, может быть, все равно.
— Михаил Сергеевич уже посмотрел фильм?
— Еще нет. Я хочу показать ему картину на большом экране. Не уверен, что осмелюсь пригласить его на московскую премьеру, которая состоится 3 декабря, потому что он находится в группе не просто риска, а гиперриска. Но и показывать ему фильм на экране компьютера не буду. Возможно, мы арендуем зал, чтобы не было других людей.
— На премьере спектакля «Горбачев» в Театре Наций он побывал.
— Но тогда вторая волна пандемии еще не достигла такой тяжести. Еще было 50 процентов заполняемости зрительного зала. Знаю, как в театре готовились к его визиту, понимая, что мизансцены выстроены фронтально, и для того, чтобы должным образом воспринимать спектакль, нужно сидеть в центре зала. Но из-за соображений безопасности пришлось от этого отказаться и подготовить место в боковой ложе, что несколько нарушало восприятие этого спектакля.
— Почему такое пристальное внимание к спектаклю? Он стал частью фильма?
— Я же в Латвии живу, как и постановщик спектакля Алвис Херманис. Мы дружим. Я не ходил на репетиции, поскольку они проходили в онлайн-формате. Просто каждый день я подключался на пару часов к репетиции.
— В основе фильма — прежде снятые материалы или абсолютно новые?
— Никаких старых съемок в фильме нет. У него замкнутая драматургия. Это несколько дней из жизни Горбачева, несмотря на то что снимали мы его почти два года. Мы как авторы фильма проводим время со своим героем в обязательных и необязательных разговорах о прошлом и настоящем.
— У вас больше частной жизни или Горбачев представлен прежде всего как политик?
— У политика не бывает частной жизни в буквальном смысле слова. Отсутствие частной жизни у нынешнего Президента России — это ведь тоже политическое послание обществу. Появление на политической авансцене супруги и любимой женщины бывшего Президента СССР по своей силе, может быть, принципиальнее, нежели разрешение на частную собственность или коммерческую деятельность. Это очень мощное политическое заявление.
— Примерно в одно время появились и спектакль, и ваш фильм о Горбачеве, а чуть раньше — картина мирового классика Вернера Херцога. Как это объяснить?
— Мы стали четче осознавать то, что не вполне оценили когда-то, от чего отказались. Чем больше мы возвращаемся в прошлое, тем глубже анализируем причины движения назад. Тем более что внешнеполитическая и внутренняя доктрина нынешнего руководства базируется на том, что СССР был идеален, а крушение советской империи — это глобальная катастрофа XX века. Поэтому мы и пытаемся разобраться, каким на самом деле было наше прошлое.
Вокруг Горбачева много абсолютно не соответствующих действительности мифов, прилипших стереотипов, абсурдных по своей природе. Например, утверждение, что он развалил Советский Союз. Горбачев ничего не сделал для развала Советского Союза — наоборот, делал все, чтобы его сохранить, и это не означает, что он правильно сделал. Для меня, например. Я-то как раз не против того, что он развалился, и я из России смог эмигрировать в демократическую Латвию. Его проклинают за целую вереницу стереотипов, хотят судить, предрекают вечные мучения в аду, презирают и ненавидят. Только появляется моя публикация про Горбачева — тут же начинают писать, что он наворовал, переехал в Германию… Но он живет в России, в Германии никогда не жил. Да и приватизировать тогда было нечего. Но вопрос не в этом, а в том, что его требуют распять за несуществующие грехи. Вот что поражает.
Фильм в чем-то развеивает стереотипы, но я прекрасно понимаю, что людей, которые что-то вдолбили себе в голову или им вдолбили в сознание, переубеждать бесполезно. Одним фильмом этого не добиться. Тем более что государственная машина исправно работает на дискредитацию завоеваний перестройки. Если государственные каналы выпускают свои главные проекты, где прямым текстом говорится, что падение Берлинской стены — это поражение России на международной арене, и нужно разобраться с теми, кто это допустил, то о чем тут говорить…
— Трудно было уговорить Горбачева сниматься?
— Нам пришлось его очень долго уговаривать. И не потому, что он не хотел общаться, — просто критично относился к своему состоянию, которое оставляет желать лучшего в силу почтенного возраста. Он считал, что надо было раньше снимать, что все уже сказано. Но когда мы объяснили принципиальное отличие нашего фильма от всего того, что было снято, в том числе и мною двадцать лет назад, он согласился с нами. Я имею в виду его ближайшее окружение, друзей, Александра Гельмана, ставшего моим соавтором. Михаил Горбачев не только согласился, но и в каком-то смысле выступил соавтором фильма. Мы даже хотели поставить его имя в титрах, но поняли, что нас будут упрекать в пиаре, и отказались от этой идеи.
— Участвовала ли Россия в производстве фильма?
— В числе производителей — Латвия, Чехия, Франция и Германия. Я не вижу в России негосударственных денег, которые можно было бы привлекать, а с государственными институциями в сфере кино не очень приятно иметь дело.
